Франц Кафка - писатель замечательный, только
очень странный. Может быть, самый
странный из тех, что творили в 20-м столетии.
И странен он не в последнюю очередь тем,
что его прижизненная и посмертная судьба
необыденностью своей ничуть не уступает его
же сочинениям. Кто-то видит в нем иудейского
вероучителя, а кто-то –
экзистенциалистского пророка, кто-то – авангардиста,
а кто-то – консерватора, кто-то
ищет ключ к его тайнам в психоанализе, а
кто-то – в анализе семиотическом или
структуральном. Но реальный Кафка всегда
как бы выскальзывает из границ четкого
мироощущения.
Многочисленные литературные школы сменяли
друг друга, соперничали между собой- это
было время бесчисленных " измов ".Зрелые
годы Кафки пришлись на период становления
искусства экспрессионизма- яркого, шумного,
кричащего, протестующего. Как и
экспрессионисты, Кафка в своем творчестве
разрушал традиционные художественные
представления и структуры. Но его творчество
нельзя отнести ни к одному из " измов
",
скорее он соприкасается с литературой абсурда,
но тоже чисто внешне. Стиль Кафки
абсолютно не совпадает с экспрессионистическим,
так как его изложение подчеркнуто
суховато, аскетично , в нем отсутствуют какие-либо
метафоры и тропы.
Всвязи с этим так много точек
зрения на его произведения, так много способов
прочтения и так мало обстоятельных монографий,
посвященных его творчеству, так мало
исследователей, которые не побоялись бы погрузиться
в сложный, метафизический мир
его сочинений.
Темой для данной работы послужила,
в общем-то, еще не исследованная никем
проблема: « Метаметафора в творчестве Ф.Кафки»,тем
сложнее и интереснее
представляется данная работа.Ни один из исследователей
не упоминает о данном
приеме относительно творчества Кафки, но
каждый говорит о некой « кафкиаде »,
которая принадлежит «высокому» стилю, поскольку
в ней ярко выражена метафизическая
природа смеха, метафизическая природа абсурда
и т.д.
Каково же определение метаметафоры ? «Мистериальная
метафора» - можно
использовать такое словосочетание для определения
метаметафоры . В «Евангелии от
Фомы» есть такие слова Христа: «Когда вы
сделаете единое как многое - многое как
единое, верх как низ - низ как верх, внутреннее
как внешнее, внешнее как внутреннее,
тогда вы войдете в Царствие». Некоторые исследователи
считают это высказывание
самым полным описанием метаметафоры . Синонимами
этого слова являются такие
слова, как «выворачивание» или « инсайдаут
». Примером данного явления может служить
такое высказывание: «Человек - это изнанка
неба / Небо - это изнанка человека». Этот
пример взят из стихотворения К.Кедрова «Компьютер
любви». Творчество этого и
некоторых других поэтов – наших современников
– вписывается в направление под
символическим названием « метареализм »,
появившееся в 80 – 90-х годах нашего
столетия в отечественной литературе, и полностью
основанное на таких приемах, как
метаметафора , метабола и др.
«Мета» - по-гречески "за"
чем-либо, "после", то есть это
нечто более глубокое, более
завуалированное, чем метаметафора . Метаметафоризм
есть сгущенная, тотальная
метафора, по сравнению с которой обычная
метафора должна выглядеть частичной и
робкой. Метаметафора - это метафора, где
каждая вещь – вселенная. Этот прием
способствует созданию нового пространства
– « метареальности ».
« Метареальность » - это реальность,
открываемая за метафорой, на той почве, куда
метафора переносит свой смысл, а не в той
эмпирической плоскости, откуда она его
выносит. Метафоризм играет со здешней реальностью,
метареализм пытается всерьез
постигнуть иную. Метареализм - это реализм
метафоры как метаморфозы, постижение
реальности во всей широте ее переносов и
превращений.
Метафора четко делит мир на сравниваемое
и сравнивающее, на отображаемую
действительность и способ отображения. Метабола
- это целостный мир, не делимый
надвое, но открывающий в себе множество измерений.
Метареализм можно попытаться определить как
способ изображения в постоянном
преобразовании, метаморфозе, трансформации
- как стремление изобразить прорастание
и присутствие вечного в реальном, нынешнем,
причем связующая ткань и должна быть
создана, она и есть незримая цель - это и
есть "мета". Теперь становится
понятной цель
Кафки, которую он, видимо, хотел достичь,
например, в новелле «Превращение». Для
"мета" важнейшей изобразительной
основой является не язык, а логос - более
широкое
понятие, где контекст, смысл или недооформившаяся
в языке структура ощущения
первичны. Мир произведений Кафки – это переплетение
многих реальностей, связанных
непрерывностью внутренних переходов и взаимопревращений.
Художник исходит из
принципа единомирия , предполагает взаимопроникновение
реальностей, а не отсылку от
одной, "мнимой" или "служебной",
к другой - "подлинной". Созерцание
художника
фиксируется на таком плане реальности, где
"это" и "то" суть одно".
Кафка, изображая душевный мир героя,
который являлся для негочем-то вроде терра
инкогнита , пытался сделать так, чтобы каждый
шаг грозил неожиданными открытиями, за
которыми грезились бы еще более грандиозные
пространства - сейчас это обозначили бы
термином «виртуальная реальность».
Сверхъестественные обстоятельства застают
героев Кафки врасплох, в самые
неожиданные для них моменты, в самые неудобные
место и время, заставляя испытывать
«страх и трепет» перед бытием. Из произведения
в произведения живописуется история
человека, оказавшегося в центре метафизического
противоборства сил добра и зла, но не
сознающего возможности свободного выбора
между ними, своей духовной природы и тем
самым отдающего себя во власть стихий.
К огда мы говорим «реальность», мы имеем
в виду все в совокупно сти - усредненную
пробу смеси из миллиона индивидуальных реальностей.
Абсурдный герой обитает в
абсурдном мире, но трогательно и трагически
бьется, пытаясь выбраться из него в мир
человеческих существ, - и умирает в отчаянии.
Через все творчество Кафки проходит постоянное
балансирование между естественным и
необычайным, личностью и вселенной, трагическим
и повседневным, абсурдом и логикой,
определяя его звучание и смысл. Нужно помнить
об этих парадоксах и заострять внимание
на этих противоречиях, чтобы понять абсурдное
произведение. Произведениям Кафки
присуща естественность - это категория, трудная
для понимания. Есть произведения, где
события кажутся естественными читателю, но
есть и другие (правда, они встречаются
реже), в которых сам персонаж считает естественным
то, что с ним происходит. Имеет
место странный, но очевидный парадокс: чем
необыкновеннее приключения героя, тем
ощутимее естественность рассказа. Это соотношение
пропорционально необычности
человеческой жизни и той естественности,
с которой он ее принимает. Роман «Процесс»
в
данном отношении особенно показателен. Герой
Ф. Кафки осужден. Он узнает об этом в
начале романа. Судебный процесс преследует
его, но если Йозеф К. и пытается
прекратить дело, то все свои попытки он совершает
без всякого удивления. Мы никогда не
перестанем изумляться этому отсутствию удивления.
Именно такое противоречие и
является первым признаком абсурдного произведения.
Сознание через конкретное
отражает свою духовную трагедию; оно может
сделать это лишь при помощи вечного
парадокса, который позволяет краскам выразить
пустоту, а повседневным жестам – силу
вечных стремлений.
Метаметафора обнаруживается в наложении двух
миров, в столкновении чего-то
неестественного с реальным, то есть в абсурдной
ситуации. Но осознать наличие этих
двух миров - значит уже начать разгадывать
их тайные связи. У Ф. Кафки эти два мира
-
мир повседневной жизни и фантастический.
Кажется, что писатель постоянно находит
подтверждение словам Ницше: «Великие проблемы
ищите на улице». Тут точка
соприкосновения всех литературных произведений,
трактующих человеческое
существование, - вот в чем основная абсурдность
этого существования и в то же время его
неоспоримое величие. Здесь оба плана совпадают,
что естественно. Оба отражают друг
друга в нелепом разладе возвышенных порывов
души и преходящих радостей тела.
Абсурд в том, что душа, помещенная в тело,
бесконечно совершеннее последнего.
Желающий изобразить эту абсурдность должен
дать ей жизнь в игре конкретных
параллелей. Именно так Ф. Кафка выражает
трагедию через повседневность, а логику
через абсурд. В произведениях абсурда скрытое
взаимодействие соединяет логическое и
повседневное. Вот почему герой «Превращения»
Замза по профессии коммивояжер, а
единственное, что угнетает его в необычном
превращении в насекомое, - это то, что
хозяин будет недоволен его отсутствием. У
Замзы вырастают лапы и усики, позвоночник
сгибается в дугу. Нельзя сказать, что это
его совсем не удивляет, иначе превращение
не
произвело бы никакого впечатления на читателя,
но лучше сказать, что происшедшие с
Замзой изменения доставляют ему лишь легкое.
беспокойство. Все искусство Ф. Кафки в
этом нюансе.
Чтобы выразить абсурд, Ф. Кафка пользуется
логической взаимосвязью. Мир Ф. Кафки -
это в действительности невыразимая метамеатфорическая
вселенная, где человек
позволяет себе болезненную роскошь “ловить
рыбу в ванне, зная, что там он ничего не
поймает”.
Искусство Кафки - искусство пророческое.
Поразительно точно изображенные странности,
коими так наполнена воплощенная в этом искусстве
жизнь, читатель должен понимать не
более как знаки, приметы и симптомы смещений
и сдвигов, наступление которых во всех
жизненных взаимосвязях писатель чувствует,
не умея, однако, в этот неведомый и новый
порядок вещей себя «вставить». Так что ему
ничего не остается, кроме как с изумлением,
к
которому, впрочем, примешивается и панический
ужас, откликаться на те почти
невразумительные искажения бытия, которыми
заявляет о себе грядущее торжество
новых законов. Кафка настолько этим чувством
полон, что вообще невозможно помыслить
себе ни один процесс, который в его описании
– например, всего-навсего процесс
юридического расследования в романе “Процесс”-
не подвергся бы искажениям. Иными
словами, все, что он описывает, призвано
«давать показания» отнюдь не о себе, а о
чем-
то ином. Сосредоточенность Кафки на этом
своем главном и единственном предмете, на
искажении бытия, может вызвать у читателя
впечатление мании, навязчивой идеи.
На протяжении всего романа «Замок» неустанно,
всеми средствами обрисовывается и
всеми красками расцвечивается гротескная
несоизмеримость человеческого и
трансцендентного, безмерность божественного,
чуждость, зловещность , нездешняя
алогичность, нежелание высказать себя, жестокость,
безнравственность высшей власти.
Кафку считают религиозным юмористом, потому
и благодаря тому, что безмерность
надмирного , его непонятность и недоступность
человеческому разумению он изображает
не патетически-помпезно , не посредством
грандиозного восхождения в царство
возвышенного , как это обычно пытаются делать
поэты , а видит и описывает как какой-то
австрийский госархив с его велеречиво-мелочной
, вязкой , недоступной и
непредсказуемой бюрократией , с необозримым
нагромождением папок и инстанций, с
неясной иерерхией чиновников, ответственность
которых неустановима ,- то есть
описывает сатирически, но при этом - с самой
искренней, доверчивой, неустанно
стремящейся проникнуть в непонятное царство
Милости покорностью, которая всего лишь
выступает в обличье сатиры, а не пафоса.
Особенность Кафки заключается в том, что
он, сохранив всю традиционную структуру
языкового сообщения, его грамматико-синтаксическую
связность и логичность, связность
языковой формы, воплотил в это структуре
кричащую, вопиющую нелогичность,
бессвязность, абсурдность содержания. Специфически
кафкианский эффект – все ясно,
но ничего не понятно. Но при вдумчивом чтении,
осознав и приняв правило его игры, мы
можем убедиться, что Кафка немало чего важного
рассказал о своем времени. Начать с
того, что он абсурд назвал абсурдом и не
побоялся воплотить его.
Новелла «Превращение» (1916) ошеломляет читателя
с первой же фразы: «Проснувшись
однажды утром после беспокойного сна, Грегор
Замза обнаружил, что он у себя в постели
превратился в страшное насекомое». Сам факт
превращения человека в насекомое, так
попросту, в классической повествовательной
манере сообщенный в начале рассказа,
конечно, способен вызвать у читателя чувство
эстетического шока; и дело здесь не
столько в неправдоподобии ситуации (нас не
шокирует, например, тот факт, что майор
Ковалев у Гоголя не обнаружил утром у себя
на лице носа), сколько, разумеется, в том
чувстве почти физиологического отвращения,
которое вызывает у нас представление о
насекомом человеческих размеров. Будучи как
литературный прием вполне законным,
фантастический образ Кафки тем не менее кажется
вызывающим именно в силу своей
демонстративной « неэстетичности ».
Однако представим себе на минуту, что такое
превращение все-таки случайность;
попробуем примириться на время чтения с этой
мыслью, забыть реальный образ
гипернасекомого , и тогда изображенное Кафкой
дальше предстанет странным образом
вполне правдоподобным, даже обыденным. Дело
в том, что в рассказе Кафки не
оказывается ничего исключительного, кроме
самого начального факта. Суховатым
лаконичным языком повествует Кафка о вполне
понятных житейских неудобствах,
начавшихся для героя и для его семейства
с момента превращения Грегора . Все это
связано с некоторыми биогрфическими обстоятельствами
жизни самого Кафки.
Он постоянно ощущал свою вину перед семьей
– перед отцом прежде всего; ему казалось,
что он не соответствует тем надеждам, которые
отец, владелец небольшой торговой
фирмы, возлагал на него, желая видеть сына
преуспевающим юристом и достойным
продолжателем семейного торгового дела. Комплекс
вины перед отцом и семьей – один из
самых сильных у этой в самом точном смысле
слова закомплексованой натуры, и с этой
точки зрения новелла «Превращение» - грандиозная
метафора этого комплекса. Грегор –
жалкое, бесполезное разросшееся насекомое,
позор и мука для семьи, которая не знает,
что с ним делать.
Однако если творчество Кафки было б только
самобичеванием, только изживанием сугубо
личных комплексов, едва ли оно бы получило
такой мировой резонанс. Последующее
поколение читателей снова и снова приходили
в ошеломление от того, сколь многие
черты общественного бытия 20-го века пророчески
предсказал Кафка в своих
произведениях. Рассказ «В исправительной
колонии», например, сейчас прочитывается
как страшная метафора изощренно-бездушного,
мехонической бесчеловечности фашизма
и всякого тоталитаризма вообще. Атмосфера
его романов «Процесс» и «Замок»
восринимается как грандиозная метафора –
метаметафора - столь же бездушного
и
механического бюрократизма.
То, как Кафка показал абсурдность и бесчеловечность
тотальной бюрократизации жизни в
20-ом веке, поразительно. И ведь наверняка
такой степени обесчеловечения
общественного механизма европейское общество
времен Кафки не знало, если и знало,
то, видимо, только в нацистской Германии.
Так что здесь какой-то поистине
необыкновенный дар смотреть в корень, предвидеть
будущее развитие определенных
тенденций. И вот тут-то Кафка, между прочим,
на какой-то момент соприкасается с
устремлениями экспрессионистов: это они мечтали
в своем искусстве понимать не
единичные явления, а законы; мечтали, но
не осуществили этой мечты, а вот Кафка
именно ее и осуществил – его сухая, жесткая,
без метафор, без тропов, как бы лишенная
плоти проза и есть воплощение формулы современного
бытия, его самого общего закона;
конкретные числа и конкретные варианты могут
быть разными, но суть – одна, и она
выражается формулой. С чисто художественной,
технической стороны Кафка достигает
такого эффекта прежде всего с помощью вполне
определенного приема. Это прием
материализации метафор, причем метафор так
называемых языковых, уже стершихся, тех,
чей переносный смысл уже не воспринимается.
Когда мы говорим, например, о том или
ином человеке – «он потерял человеческий
облик»,либо о том или ином явлении – «это
чистый абсурд», или «это уму непостижимо»,
или «это как кошмарный сон», мы, по сути,
пользуемся такими языковыми метафорами, прибегаем
к смыслу не буквальному, а
переносному, образному. Мы понимаем, что
облик-то все-таки человеческий, а не
лошадиный, не собачий и т. д.; и выражение
«уму непостижимо» всего лишь есть сгущение
нашего впечатления от какого-либо события;
потому что,попроси кто-нибудь нас в
следующую минуту рассказать о причинах этого
события, мы все-таки объяснение-то
дадим; пусть свою версию, но все-таки мы
предполагаем всегда, что нашему уму это все
же доступно. Кафка последовательно материализует
именно эту умунепостижимость ,
абсурдность, фантасмогоричность . Что больше
всего озадачивает в его прозе – это
снова и снова всплывающая алогичность, неправдоподобность
причинно-следственных
сцеплений; особенно это заметно, когда неизвестно
откуда вдруг по ходу дела
появляются предметя и люди, которых здесь
просто не должно быть. Многие
исследователи отмечали эту особенность повествования
у Кафки. Суть в том, что Кафка
весь сюжет своего повествования методически
строит по принципу, по какому
оформляется « сюжетика » сна. И это уже сложно
назвать метафорой. Если вы
припомните свои сны, то вы обнаружите, что
в сон сразу же вливается то, о чем или ком
вы
подумали. Все новое сцепляется с другими
предметами и явлениями так, как в реальности
не может быть.
В обычном, нормальном мире человек,
бодрствуя, живет в мире логических причинно-
следственных связей, во всяком случае так
считает. Ему все привычно и объяснимо,
а вот
засыпая, человек уже погружен в сферу алогизма.
Художественный трюк Кафки в том, что
у него все наоборот. У него алогизм
и абсурд начинается, когда человек просыпается.
Главный мотив творчества Ф.Кафки – отчуждение
человека, его одиночество – полностью
раскрываются в его произведениях. В трех
романах Кафки – «Америка», «Замок»,
«Процесс» - речь идет о все более тяжелых
формах смертельного одиночества. Чем
более одинок герой, тем тяжелее его судьба.
Карл Россман – герой романа «Америка» -
еще только затеривается в перепетиях судьбы;
судьба героя «Замка» зашла в тупик, он
становится отверженным; Йозеф К. – уже преследуемое
животное, доведенное до гибели.
В первом романе одиночество - еще
пока общественное явление, конкретное; во
втором –
символическое, «метафизическое», но еще достаточно
хорошо ощутимы его конкретные
общественные взаимосвязи; в третьем – полностью
«метафизическое», абстрактное,
символическое, в реальной жизни совершенно
невозможное и абсурдное.
В заключение можно отметить, что метаметафора
в творчестве Франца Кафки является
не отдельно взятым тропом, а приемом, с помощью
которого происходит организация того
или иного текста. Метаметафора заключена
в самой идее произведения, то есть в
превращении Грегора Замзы в насекомое или
беспричинный арест Йозефа К. и т.д. С
помощью метаметафоры художник добивается
необыкновенного эффекта: какой-то
абсурдностью, нелепостью он заставляет задумываться
над главными законами бытия,
над трагичностью человеческой судьбы, над
существованием каких-то высших сил,
управляющих жизнью людей