Сочинения
Сочинения: Гоголь Н.В.
Сочинение по произведению на тему: Образы помещиков в поэме Н.В. Гоголя "Мертвые души"
Мертвые души... Это словосочетание можно написать без кавычек — и тогда оно будет
подразумевать не только умерших крестьян, усердно скупаемых Павлом Ивановичем
Чичиковым, но и омертвение всех основных персонажей поэмы, доказывающих омертвение человечества.
Композиция “Мертвых душ” (последовательность встреч Чичикова с помещиками) отражает представления Гоголя о возможных степенях деградации человека. “Один за другим следуют у меня герои один пошлее другого”, — отмечает писатель. В самом деле, если Манилов еще сохраняет в себе некоторую привлекательность, то Плюшкин, замыкающий галерею помещиков-крепостников, уже открыто назван “прорехой на человечестве”.
Создавая образы Манилова, Коробочки, Ноздрева, Собакевича, Плюшкина, Гоголь прибегает к общим приемам реалистической типизации — изображение деревни, господского дома, портрета хозяина, кабинета, разговоры о городских чиновниках и мертвых душах... В тех случаях, когда это необходимо, предстает перед нами и биография персонажа.
В образе Манилова запечатлен тип праздного мечтателя, “романтического бездельника”.
Хозяйство помещика находится в полном упадке. “Дом господский стоял одиночкой на
юру, то есть на возвышении, открытом всем ветрам, каким только вздумается подуть...”
Ворует ключница, “глупо и без толку готовится на кухне”, “пусто в кладовой”, “нечистоплотны и пьяницы слуги”. А между ем воздвигнута “беседка с плоским зеленым куполом, деревянными голубыми колоннами и надписью: “Храм уединенного размышления”... Мечты Манилова вздорны и нелепы. “Иногда... говорил он о том,
как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд
выстроить каменный мост...” Гоголь показывает, что Манилов пошл и глуп,
реальных духовных интересов у него нет. “В его кабинете всегда лежала какая-то книжка,
заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он постоянно читал уже
два года”. Пошлость семейной жизни — отношения с женой, воспитание Алкида и
Фемистоклюса, притворная слащавость речи (“майский день”, “именины сердца”) —
подтверждает проницательность портретной характеристики персонажей. “В первую
минуту разговора с ним не можешь не сказать: “Какой приятный и добрый человек!” В
следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: “Черт знает, что такое!” — и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную”. Гоголь с потрясающей художественной силой показывает мертвенность Манилова,
никчемность его жизни. За внешней привлекательностью скрывается духовная пустота.
Образ накопительницы Коробочки лишен уже тех “привлекательных” черт, которые отличают Манилова. И снова перед нами тип — “одна из тех матушек, небольших помещиц, которые... набирают понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки,
размещенные по ящикам комодов”. Интересы Коробочки всецело сконцентрированы на
хозяйстве. “Крепколобая” и “дубинноголовая” Настасья Петровна боится продешевить,
продавая Чичикову мертвые души. Любопытна “немая сцена”, которая возникает в этой
главе. Аналогичные сцены находим почти во всех главах, показывающих заключение
сделки Чичикова с очередным помещиком. Это особый художественный прием, своеобразная временная остановка действия: она позволяет с особой выпуклостью показать духовную пустоту Павла Ивановича и его собеседников. В финале третьей главы Гоголь говорит о типичности образа Коробочки, незначительности разницы между ней и иной аристократической дамой.
Галерею мертвых душ продолжает в поэме Ноздрев. Как и другие помещики, он внутренне не развивается, не меняется в зависимости от возраста. “Ноздрев в тридцать пять лет был таков же совершенно, каким был в осьмнадцать и двадцать: охотник погулять”. Портрет лихого кутилы сатиричен и саркастичен одновременно. “Это был
среднего роста, очень недурно сложенный молодец с полными румяными щеками... Здоровье, казалось, так и прыскало с лица его”. Впрочем, Чичиков замечает, что
один бакенбард был у Ноздрева меньше и не так густ, как другой (результат очередной
драки). Страсть к вранью и карточной игре во многом объясняет то, что ни на одном
собрании, где присутствовал Ноздрев, не обходилось без истории. Жизнь помещика
абсолютно бездуховна. В кабинете “не было заметно следов того, что бывает в кабинетах,
то есть книг или бумаги; висели только сабля и два ружья...” Разумеется, хозяйство Ноздрева развалено. Даже обед состоит из блюд, которые пригорели или, напротив, не сварились.
Попытка Чичикова купить мертвые души у Ноздрева — роковая ошибка. Именно Ноздрев
разбалтывает на балу у губернатора тайну. Приезд в город Коробочки, пожелавшей узнать, “почем ходят мертвые души”, подтверждает слова лихого “говоруна”.
Образ Ноздрева не менее типичен, чем образы Манилова или Коробочки. Гоголь пишет: “Ноздрев долго еще не выведется из мира. Он везде между нами и, может быть, только ходит в другом кафтане; но легкомысленно непроницательны люди, и человек в другом
кафтане кажется им другим человеком”.
Перечисленные выше приемы типизации используются Гоголем и для художественного постижения образа Собакевича. Описание деревни и хозяйства помещика свидетельствует об определенном достатке. “Двор окружен был крепкою и непомерно толстою деревянною решеткой. Помещик, казалось, хлопотал много о прочности... Деревенские избы мужиков тож срублены были на диво... все было пригнано плотно и как следует”.
Описывая внешность Собакевича, Гоголь прибегает к зоологическому уподоблению — сравнению помещика с медведем. Собакевич — чревоугодник. В своих суждениях о где он поднимается до своеобразной “гастрономической” патетики: “У меня когда свинина — всю свинью давай на стол, баранина — всего барана тащи, гусь — всего гуся!” Впрочем,
Собакевичу, и этим он отличается от Плюшкина и большинства других помещиков,
кроме разве что Коробочки, присуща некоторая хозяйственная жилка: не разоряет
собственных крепостных, добивается известного порядка в хозяйстве, выгодно продает Чичикову мертвые души, отлично знает деловые и человеческие качества своих крестьян.
Предельная степень человеческого падения запечатлена Гоголем в образе богатейшего помещика губернии — более тысячи крепостных — Плюшкина. Биография персонажа позволяет проследить путь от “бережливого” хозяина к полусумасшедшему скряге. “А ведь было время, когда он... был женат и семьянин, и сосед заезжал к нему пообедать..., навстречу выходили две миловидные дочки..., выбегал сын... Сам хозяин являлся к столу в сюртуке... Но добрая хозяйка умерла; часть ключей, а с ними мелких забот, перешла к нему. Плюшкин стал беспокойнее и, как все вдовцы, подозрительнее и скупее”. Вскоре семья полностью распалась, и в Плюшкине развились невиданные мелочность и подозрительность, “...сам он обратился наконец в какую-то прореху на человечестве”. Итак, отнюдь не социальные условия привели помещика к последнему рубежу нравственного падения. Перед нами разыгрывается трагедия (именно трагедия!) одиночества, перерастающая в кошмарную картину одинокой старости.
В деревне Плюшкина Чичиков замечает “какую-то особенную ветхость”. Войдя в дом, Чичиков видит странное нагромождение мебели и какого-то уличного хлама... Плюшкин — ничтожный раб собственных же вещей. Он живет хуже, чем “последний пастух
Собакевича”. Бесчисленные богатства пропадают зря... Невольно обращает на себя
внимание и нищенский вид Плюшкина... Грустно и предостерегающе звучат слова Гоголя: “И до такой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек! мог так измениться!., все может статься с человеком”.
Таким образом, помещиков в “Мертвых душах” объединяют многие общие черты: праздность, пошлость, духовная пустота. Однако Гоголь не был бы, как мне кажется, великим писателем, если бы ограничился лишь “социальным” объяснением причин духовной несостоятельности персонажей. Он, действительно, создает “типические
характеры в типических обстоятельствах”, но “обстоятельства” могут заключаться и в
условиях внутренней психической жизни человека. Повторяю, что падение Плюшкина не
связано прямо с его положением помещика. Разве потеря семьи не может сломить даже
самого сильного человека, представителя любого класса или сословия? Словом, реализм
Гоголя включает в себя и глубочайший психологизм. Этим-то поэма и интересна современному читателю.
Миру мертвых душ противопоставлена в поэме вера в “таинственный” русский народ, в его неисчерпаемый нравственный потенциал. В финале поэмы возникает образ бесконечной дороги и несущейся вперед птицы-тройки. В этом неукротимом движении чувствуется уверенность писателя в великом предназначении России, в возможности
духовного воскресения человечества.